Исповедь

Я помню этот день. Я был один.
Оставив все торговые заботы,
Покинул, помолясь, Иерусалим
Лишь рассвело, в канун солнцеворота.

Тогда преславный Кесарь повелел
Переписать народ по всем владениям,
И каждый отправлялся в свой удел
От мест, куда заброшен провиденьем.

Мой путь лежал не в дальнюю страну,
А в город Вифлеем, удел Давидов.
Я знал там многих. Кстати на весну
Хотел похлопотать насчет кредитов.

Я не спешил и дважды по пути
Искал прохлады в маленьких трактирах,
Когда ж добрался, то не смог найти
Ни одного ночлега на квартирах.

И много я гостиниц исходил,
И зря сулил я деньги, не жалея,
И лишь на пять шагов опередил
Какую-то чету из Галилеи.

Я взял последний номер. Он был мал,
Но выбирать тогда не приходилось.
И я случайно вечером узнал,
Что та чета во хлеве разместилась.

Я пожалел их, ведь она была
Беременною на последнем сроке,
Но ожидали встречи и дела –
И я уснул. И сон мой был глубоким.

Мне снился муж, изведавший тюрьму:
Повергнут ниц, изранен и оплеван,
И будто я, так буднично, ему
В ладонь вгоняю гвоздь, соседом кован.

Я встал с утра с разбитой головой,
И сердце, словно загнанное, билось.
Но день пришел с молвой и суетой,
И все, что было, стерлось и забылось.

Прошло немало лет. Я постарел.
Мой дом возрос и стал богатством тучен.
По слабости я отошел от дел,
И каждый день стал благостен и скучен.

И вот однажды старый мой сосед,
Владелец кузни, в день пресветлой Пасхи
Позвал меня с собою посмотреть
Неподалеку греческие пляски.

И мы пошли. Казалось, город был
Охвачен непонятным возбуждением.
Народ бурлил, как полноводный Нил,
Как улей, потревоженный вторжением.

До нас дошли обрывки гулких фраз:
Схватили самозванца назорея…
Спаситель, самого себя не спас…
Распять его! – кричал народ, дурея.

Людской поток, сжимаясь все тесней,
Нас подхватил и вынес за ворота,
И с каждым шагом ближе и ясней
Нам открывалась страшная Голгофа.

Забыты пляски. Понемногу мной
Овладевала смутная тревога.
Послеполуденный повис недвижно зной
И пылью затуманилась дорога.

И вот уж мы на месте. Три креста.
Запахло свежевыструганным тесом.
Солдатов деловая суета
Не оставляла повода вопросам.

Но сердце захолонуло, когда
Их прибивали длинными гвоздями,
И хруст костей, и смертная беда
В истошных криках, и смешки меж нами.

И снова как-то замерло в груди,
Когда сосед, лоснящийся от пота,
Толкнул меня под локоть, мол, гляди
Какие гвозди! Не моя ль работа?

И вот кресты воздвигнули солдаты,
И вдруг я понял, бросив беглый взгляд,
Что я его уже встречал когда-то,
Того, кто в середине был распят.

Когда же взор, исполненный страданья,
Он на моих глазах остановил
Всего на миг – прощенья и прощанья –
Я вспомнил, я узнал, кто это был.

И женщины, что под крестом стояла,
Я разглядел знакомые черты,
И жизнь моя в единый миг предстала
Сплетеньем лжи и подлой суеты.

И я рыдал: нелепо, неумело…
Я расскажу потом когда-нибудь,
Что этот Человек со мною сделал,
И на какой меня наставил путь.

Но ныне я, глотая соль, пою
Бесхитростную исповедь свою.