VI. Еще несколько ответов
Каков дневной свет для летучих мышей, таково для разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего.
Необходимо понять, что до сих пор доводы никак не вели к представлению о каких-то духах или душах, витающих над природой (я вообще избегаю этих слов). Мы не отрицаем, а принимаем многие мнения, которые обычно считаются доводами против сверхъестественного. Мы не только можем, но и должны думать, что разумное мышление обусловлено элементом природы (мозгом). Вино или удар по голове могут приостановить его. Оно слабеет со старостью, исчезает со смертью. Точно так же нравственная система общества действительно тесно связана с историей, экономикой и географической средой. Связаны с этим и нравственные понятия индивида. Не случайно родители и педагоги твердят, что вынесут любой порок, кроме лживости; ведь ложь для ребенка — единственная защита. Словом, новой трудности нет, этого мы и ждали. Разум и нравственность в нашем сознании — те самые точки, где внеприродное входит в природу, используя условия, которые природа предлагает. Если условий нет, оно войти не может; если условия плохие, войти ему нелегко. Разум человека ровно настолько вмещает вечный Разум, насколько это позволяет состояние мозга. Нравственность народа настолько вмещает Вечную Нравственность, насколько позволяет среда, экономика и т. п. Мы слышим диктора, насколько позволяет приёмник; если мы приёмник разобьём, мы не услышим ничего. Аппарат не порождает новостей, мы бы их и слушать не стали, если бы там не было человека. Различные и сложные условия, при которых являются нам нравственность и разум, — изгибы границы между природным и внеприродным. Потому мы и можем, если захотим, отмахиваться от внеприродного и рассматривать факты только с природной стороны, как, глядя на карту Англии, можно сказать: "То, что мы называем выступом Девоншира, на самом деле — выемка в Корнуолле". И верно; в определенном смысле слова выступ Девоншира и есть выемка в Корнуолле. То, что мы зовём разумным мышлением, и есть мозговой процесс, а в конечном счете — некое движение атомов. И все же Девоншир не просто "конец Корнуолла", разум — не просто биохимия.
Встаёт и другой вопрос. Для многих длина наших доказательств показывает только, что мы неправы. Ведь существуй в мире столь поразительная штука, как сверхъестественное, она была бы видна всем, как солнце на небе. Быть не может, чтобы основы всех вещей достигали лишь сложными доводами, на которые почти ни у кого нет ни сил, ни времени. Мне очень нравится такой взгляд, но надо отметить две вещи.
Когда вы видите сад из вашей комнаты, вы, несомненно, смотрите в окно, но если вас занимает именно сад, можете часами об окне не вспоминать. Когда вы читаете, вы, несомненно, пользуетесь глазами, но пока они не заболят, можете о них не думать. Когда мы беседуем, мы пользуемся грамматикой, но этого не замечаем. Крича приятелю "Иду!", вы не думаете о том, что согласовали глагол с местоимением первого лица в единственном числе. Говорят, один индеец, изучивший много языков, отказался написать учебник своего языка, родного, потому что в нём "нет грамматики". Грамматику, которой он пользовался всю жизнь, он не замечал. Он знал её так хорошо, что ничего не знал о ней.
Всё это показывает, что самые очевидные факты легче всего забыть и не заметить. Так забыли и о сверхъестественном: оно не отдалённо и не отвлечённо, а ежеминутно и близко, как дыхание, и отрицают его по рассеянности. Удивляться здесь нечего — нам и не нужно всё время думать об окне или о глазах. Не нужно нам думать и о том, что мы думаем. Лишь когда отступишь на шаг от конкретных исследований и попытаешься их осмыслить, приходится принять это во внимание, ибо философская система обязана учитывать всё. В изучении же природы об этом нередко забывают. С XVI века, когда родилась нынешняя наука, люди всё больше и больше смотрят внутрь, на природу, и чуждаются широких обобщений. Вполне естественно, что свидетельства о внеприродном остаются в стороне. Усечённое, так называемое научное мышление непременно приведёт к отрицанию внеприродного, если его не подпитывать из других источников. Однако источников нет, потому что за эти века ученые забыли метафизику и теологию.
Мы подошли ко второму ответу. С недавних пор и далеко ещё не повсюду люди могут лишь собственным умом дойти до веры в сверхъестественное. Во всём мире всегда авторитет и предание передавали людям то, что узрели и нашли философы и мистики; и все, кто не умел сам размышлять, получали необходимое в мифе, ритуале, в укладе жизни. Сто с небольшим лет природоверы возлагают на людей бремена, которые прежде никто бы на них не возложил: мы должны сами обрести истину или остаться ни с чем. Тут могут быть два объяснения. Возможно, восставая против традиции и авторитета, человечество совершило страшную ошибку, которая стала роковой, как ни оправдана она разложением тех, кто был облечен авторитетом и передавал традицию. Возможно, Господь проводит сейчас опасный опыт — Он ждёт, чтобы обычные люди сами, своим умом заняли высокие посты мудрецов. Тогда исчезнет разница между неразумным и мудрым, и ради этого стоит потерпеть. Однако надо помнить, и чётко: или мы согласны отступить и снова стать покорными рабами предания, или мы должны карабкаться вверх, пока не обретём мудрость. Тот, кто не хочет ни того ни другого, обречён на гибель. Общество, где обычные люди подчиняются немногим провидцам, жить может; общество, где провидят все, живёт ещё лучше: но общество, где люди не поумнели, а провидцев уже не слушают, может прийти лишь к пошлости, подлости и смерти. Словом, идти можно только вперёд или назад.
Рассмотрим напоследок ещё один вопрос. В предыдущих главах я пытался доказать, что в каждом разумном человеке есть и внеприродный элемент. Тем самым, по определению главы II, разум — это чудо. Тут читатель скажет: "А, вот что он понимает под чудом..." — и вполне естественно, закроет книгу. Прошу ещё немного потерпеть. Я говорил о разуме и нравственности не как о примерах чудесного, а как о примерах внеприродного. Называть ли их чудом — чистая условность, дело термина; но в этой книге я пишу о других чудесах, которые всякий назовёт чудесами.
Если хотите, вопрос ставится так: "Врывается ли внеприродное в наше пространство и время только через мозг, воздействующий на мышцы и нервы, или ещё как-нибудь?"
Я сказал "врывается ли", ибо и сама природа — производное от внеприродного. Господь сотворил её; Он постоянно проникает в неё повсюду, где есть сознание; Он не дает ей исчезнуть. Но мы здесь рассуждаем о том, делает ли Он с ней что-нибудь ещё. Вот это "что-нибудь" и называют обычно чудом. Именно в этом смысле слово "чудо" будет употребляться нами.